Так и еще "Нивы сжаты, рощи голы, от воды туман и сырость..." и "Лес словно терем расписной, лиловый, золотой, багряный... " - было написано красной бегущей строкой на фронтоне районной управы - той самой, рядом с коей стояла раньше доска с портретами заслуженных людей района и профидем Ленина, который мой папа в разгар перестройки облил краской цвета человеческих испражнений... Осталось только "Проснись и пой!" увидеть в бегущей строке - и все, круг замкнется...
А в Москве между тем осень, октябрь уж наступил, уж роща отряхает последние листы с нагих своих ветвей, и в Ботаническом саду так щемяще красиво, что я сейчас это вам покажу:
Посмотреть на Яндекс.Фотках
Посмотреть на Яндекс.Фотках
Посмотреть на Яндекс.Фотках
Посмотреть на Яндекс.Фотках
Посмотреть на Яндекс.Фотках
Посмотреть на Яндекс.Фотках
Посмотреть на Яндекс.Фотках
Посмотреть на Яндекс.ФоткахИ небанальный стих про осень, который не поместится на фронтоне управы в бегущей строке, не в формате он во всех смыслах, а мне памятен тем, что я некогда, лет 40 назад, нашла его в ярко-зеленой нетолстой книжечке типа "Родные поэты" - это стихотворение Баратынского, под невинным грифом "про природу" проникшее в ту совеццкую книжечку, природу советская власть не отменяла, она ее призывала любить, сама под шумок убивая, как и все живое, а я нашла стих и выучила, несмотря на длину - у меня была необычно хорошая память, и стих мне понравился, и меня хвалил мой любимый учитель за небанальный выбор и выразительное чтение...
Где это все? Вторая половина жизни - один сплошной вопрос: ГДЕ ЭТО ВСЁ? Учитель, школа, папа, Ленин... В отличие от строки на фронтоне управы, бегущая строка жизни не закольцована, блин, и бежит неведомо куда, и ничего не остается.
Е.А.Боратынский
Осень
редакция 1837 г.
Из сборника «Сумерки». • Опубликовано в «Современнике», 1837, т. V, № 1, стр. 279.
И вот Сентябрь! Замедля свой восход,
Сияньем хладным солнце блещет,
И луч его в зерцале зыбком вод
Неверным золотом трепещет.
Седая мгла виется вкруг холмов,
Росой затоплены равнины,
Желтеет сень кудрявая дубов,
И красен круглый лист осины;
Умолкли птиц живые голоса,
Безмолвен лес, безмолвны небеса!
И вот Сентябрь! И вечер года к нам
Подходит: на поля и горы
Уже мороз бросает по утрам
Свои сребристые узоры.
Подымется ненастливый Эол:
Пред ним помчится прах летучий,
Качаяся завоет роща, дол
Покроет лист ее падучий;
И набегут на небо облака,
И, потемнев, запенится река.
Прощай, прощай, сияние небес!
Прощай, прощай, краса природы!
Волшебного шептанья полный лес,
Златочешуйчатые воды!
Веселый сон минутных летних нег!
Вот эхо в рощах обнаженных
Секирою тревожит дровосек,
И скоро, снегом убеленных,
Своих холмов и рощей зимний вид
Свинцовый ток туманно отразит.
А между тем, досужий селянин
Плод годовых трудов сбирает:
Сметав в стога скошенный злак долин,
С серпом он в поле поспешает.
Гуляет серп; на сжатых бороздах
Снопы стоят в копнах блестящих
Иль тянутся вдоль жнивы на возах,
Под тяжкой ношею скрыпящих,
И хлебных скирд золотоверхий град
Подъемлется кругом крестьянских хат.
Дни сельского, святого торжества!
Овины весело дымятся,
И цеп стучит, и с шумом жернова
Ожившей мельницы крутятся.
Иди, зима! на строги дни себе
Припас оратай много блага;
Отрадное тепло в его избе,
Хлеб-соль и пенистая брага:
С семьей своей вкусит он без забот
Своих трудов благословенный плод.
А ты, когда вступаешь в осень дней,
Оратай жизненного поля,
И пред тобой во благостыне всей
Является земная доля;
Когда тебе житейские бразды,
Твой дольний подвиг награждая,
Готовятся подать свои плоды,
И спеет жатва дорогая,
И в зернах дум ее сбираешь ты,
Судеб людских достигнув полноты, —
Та так же ли, как земледел, богат?
Как он, и ты с надеждой сеял;
Как он, и ты о дальнем дне наград
Сны позлащенные лелеял.
Любуйся же, гордись восставшим им!
Считай свои приобретенья...
Увы! к мечтам, страстям, трудам мирским
Тобой скопленные презренья,
Язвительный, неотразимый стыд
Души твоей обманов и обид!
Твой день взошел, и для тебя ясна
Вся дерзость юных легковерий;
Изведана тобою глубина
Людских безумств и лицемерий.
Алкаемых неопытным тобой,
Сердечных нег вкусив отраву,
Ты, может быть, любовью мировой
Пылая, звал и ведал славу?
О, для тебя уже признаков нет,
Их разогнал неодолимый свет!
Кругом себя взор отрезвелый ты
С недоумением обводишь;
Где прежний мир? Где мир твоей мечты?
Где он? — ты ищешь, не находишь!
Ты, некогда всех увлечений друг,
Сочувствий пламенный искатель,
Блистательных туманов царь — и вдруг
Бесплодных дебрей созерцатель!
Один с тоской, которой смертный стон
Едва твоей гордыней задушён.
Но если бы негодованья крик,
Но если б вопль тоски великой
Из глубины сердечныя возник
Вполне торжественный и дикой:
Костями бы среди своих забав
Содроглась ветреная младость,
Играющий младенец, зарыдав,
Игрушку б выронил, и радость
Покинула б чело его навек!
И заживо б в нем умер человек!
Зови ж теперь на праздник честный мир,
Спеши, хозяин тароватый!
Проси, сажай гостей своих за пир
Затейливый, замысловатый.
Что лакомству пророчит он утех!
Каким разнообразьем брашен
Блистает он! Но вкус один во всех
И, как могила, людям страшен;
Садись один и тризну соверши
По радостям земным твоей души!
Какое же потом в груди твоей
Ни водворится озаренье;
Чем дум и чувств ни разрешится в ней
Последнее вихревращенье;
Пусть, в торжестве насмешливом своем,
Ум бесполезный сердца трепет
Угомонит, и поздних жалоб в нем
Удушит недостойный лепет,
И примешь в грудь, как лучший жизни клад,
Ты дар его, мертвящий душу хлад;
Иль отряхнув видения земли
Порывом скорби животворной,
Ее предел завидя невдали,
Вдруг умиленный, вдруг покорный,
Возмездий край благовестящим снам
Доверясь чувствам обновленным
И бытия мятежным голосам,
Всесильным гласом примиренным,
Внимающий в весельи и тиши
Лучам небес раскрывшейся души, —
Пред промыслом оправданным ты ниц
Падешь с признательным смиреньем,
С надеждою, не видящей границ,
И утоленным разуменьем:
Знай, внутренней своей вовеки ты
Не предашь земному звуку
И темных чад житейской суеты
Не посвятишь в свою науку:
Знай, дольняя иль горняя, она
Нам на земле не для земли дана.
Вот буйственно несется ураган,
И лес подъемлет говор шумный,
И пенится, и ходит океан,
И берег бьет волной безумной:
Так иногда толпы ленивый ум
Из усыпления выводит
Глас, дикий глас, вещатель общих дум,
И страстный отзыв в ней находит;
Но высшего понятия глагол
Дол носится, не отзываясь дол.
Пускай, приняв неправильный полет
И вспять стези не обретая,
Звезда небес в бездонный мрак падет;
Пусть загорится в них другая.
Не явствует земле ущерб одной,
Не поражает ухо мира
Далекого ее паденья вой,
Как в беспредельности эфира
Ее сестры новорожденный свет
И небесам восторженный привет.
Зима идет, и тощая земля
В широких лысинах бессилья,
И радостно блиставшие поля
Златыми класами обилья:
Со смертью жизнь, богатство с нищетой,
Все образы годины бывшей,
Сравняются под снежной пеленой,
Однообразно их покрывшей.
Перед тобой таков отныне свет;
Познай, тебе грядущей жатвы нет.
Конец 1836 — начало 1837