Журнал леди 50+

Тимур Кибиров

ЛЮБОВЬ, КОМСОМОЛ И ВЕСНА

Д. А. Пригову
Отечество, предание, геройство . . .
С. Гандлевский

1.

Они сидят в обнимку на тачанке.
Она в кожанке старой, в кумачовой
косынке, но привычно протянулись
девические пальцы к кобуре.
А парень в гимнастерке, побелевшей
под солнцем полуденным в жарких схватках.
Буденовка простреленная, чуб
мальчишеский кудрявый, а рука
в бинтах кровавых, но рукой здоровой
он нежно плечи девичьи обнял.
А за спиной у них клубятся тучи,
зарницы блещут. Черные бароны,
бароны Врангель, Унгерн, атаманы
Семенов и Тютюник, и Фаина
Каплан, и бурнаши, и ненавистный
Колчак, Махно, разруха, саботаж.
Клубятся тучи, воют злые ветры.

А перед ними светлая заря -
в коммуны собираются крестьяне,
и золотятся нивы, и Буденный
на вороной кобыле выезжает.
И светятся хрустальные дворцы,
оркестры духовые, и рабочий
командует блестящею машиной
в спецовке белоснежной по эскизам
Лисицкого и Родченко. И Троцкий
краснознаменный, вдохновенный Троцкий
приветствует бойцов. И добивают
последних буржуев на Амазонке
отряды Коминтерна. Первомай
сияет над землей. Аэропланы
и цеппелины в воздухе летают,
летают Циолковского ракеты,
и в магазинах разные колбасы!

Они сидят в обнимку на тачанке,
они в обнимку тесную читают,
читают по складам они “Задачи
Союза молодежи”. И заря
встает над обновленною землею.

2.

Они сидят в обнимку на скамейке
у вышки парашютной в людном парке.
Девичью грудь обтягивает плотно
футболка со значками ДОБРОЛЕТа,
и ДОБРОХИМа и БГТО.
На парне китель белый и фуражка,
и блещут сапоги на жарком солнце,
и вьется чуб кудрявый, и рукою
он нежно плечи девичьи обнял.
А за спиной у них клубятся тучи,
зарницы блещут. Кулаки стреляют
по освещенным окнам сельсовета
и по избе-читальне. Динамит
под каждой шпалой и под каждой домной
таится, и к бикфордову шнуру
уже подносят спичку, озираясь,
вредители в толстовках и пенсне.
И ненавистный Троцкий источает
кровавую слюну. И белофинны.
Клубятся тучи. Воют злые ветры.
А перед ними светлая заря -
в колхозы собираются крестьяне,
и золотятся нивы. И Буденный
на вороной кобыле выезжает.
Высотные возносятся дома.
И песни Дунаевского, и с песней
рабочий планы перевыполняет
и получает орден. Балерина
вращается. Фадеев пишет книги.
Все получают ордена. И Сталин
краснознаменный, вдохновенный Сталин
приветствует танкистов. Над планетой
летает Чкалов. Летчики - пилоты
и бомбы-самолеты. Чук и Гек
летят на Марс на помощь Аэлите.
А в магазинах разные колбасы.
Они сидят в обнимку на скамейке,
они в обнимку тесную читают
весь "Краткий курс истории ВК
П/б/". И конспектируют. Заря
встает над обновленною землею.

3.

Они сидят в обнимку на ступеньках
студенческого общежитья. В брючках,
на шпильках тонких девушка, а парень
в ковбойке побелевшей от целинных
ветров, кудрявый, непокорный чуб
ему мешает, и одной рукою
он нежно плечи девичьи обнял.

А за спиной у них клубятся тучи.
Зарницы блещут. Ленинские нормы
партийной жизни нарушают люто
перерожденцы в форме ГПУ,
стиляги и живаги выползают
и кока-колой отравить грозятся
парнишек и девчат. За океаном
СЕАТО, СЕНТО, НАТО, АСЕАН,
и Чомбе, Франко, Салазар, и венгры
контрреволюционные, и нео-
нацисты, реваншисты, куклуксклан,
и Сталин ненавистный, и джазисты,
баптисты и примкнувший к ним Шепилов.

А перед ними светлая заря -
в совхозы собираются крестьяне,
и золотятся нивы, и Буденный
на вороной кобыле в кинофильме.
И светлые, просторные дома
без всяких там излишеств, и играет
оркестр эстрадный Пахмутовой песни.
Рабочий весь в нейлоне и болонье
комбайны собирает для уборки
по всей планете кукурузы доброй.
Бренчит гитара у костра. Никита
Сергеевич Хрущев на Мавзолее
приветствует посланцев всех народов
в году 80-м, в коммунизме.
И денег нету. И взмывают ввысь
в туманность Андромеды экипажи.
И в магазинах разные колбасы.

Они сидят в обнимку на ступеньках,
они в обнимку тесную читают
ХХП-го съезда материалы.
И обсуждают горячо. Заря
встает над обновленною землею.

4.

Они сидят в обнимку на собраньи
отчетном ЖСК. В костюме брючном
кремпленовом она, а он в двубортном
венгерском пиджаке и в водолазке.
Он обнял плечи девичьи. И все же
там, за спиной у них, клубятся тучи,
зарницы блещут. Китаезы лезут
на наш Даманский, сионисты лезут
на наш Египет, и чехословаки
на весь соцлагерь руку занесли.
И янки не желают ни в какую
гоу хоум! И еврей неблагодарный
в ОВИР стремглав несется. Ненавистный
волюнтарист Хрущев ЧК родную
обезоружил. Би-Би-Си визжит.
И Сахаров войной грозит Отчизне.
Клубятся тучи. Воют злые ветры.

А перед ними светлая заря -
крестьяне собираются освоить
методу безотвальную, бригадный
подряд, и осушаются болота,
и золотятся нивы, и Буденный
на вороной кобыле в снах мальчишек.
С улучшенною планировкой, с лифтом
возводятся дома. Ансамбль играет
мелодью в современных ритмах. С новым
рацпредложеньем выступил рабочий
и награжден, и трижды награжден,
четырежды наш Брежнев вдохновенный.
Приветствует он всех и всех целует.
Летят ракеты на Венеру раньше
американцев. И веселый БАМ
планету опоясал, и планета
в цветах встречает светлый Первомай.
А в магазинах разные колбасы.

Они сидят в обнимку на собраньи,
они в обнимку тесную читают
Доклад на съезде XXV-м или
XXVI-м. Заря, заря встает
над обновленной Малою землею.

5.

Они сидят в обнимку на Арбате.
Она в варенках кооперативных.
Он - в фирменных. И в туфлях “саламандра”.
Чуб непокорный. Бритые височки.
Он нежно плечи девичьи обнял.
А за спиной у них клубятся тучи.
Зарницы блещут. Времена застоя
марксизм животворящий извращают,
и бюрократы, взяточники, воры,
и пьяницы, и даже наркоманы,
и мафия, комчванство, долгострой,
и формализм, и узкие места.
и национализма пережитки,
и экстенсивный метод и другие
явленья негативные, и Брежнев,
всем ненавистный, и овощебазы,
и министерства, ведомства и главки!
Клубятся тучи. Воют злые ветры.

А перед ними светлая заря -
крестьяне собираются семейный
подряд внедрять. И золотятся нивы.
Рабочий за компьютер персональный
садится. И повсюду МЖК
растут. Играют смелые рок-группы.
И КСП играет. И Буденный
злым “Огоньком” разоблачен уже.
С телеэкрана Михаил Сергеич,
краснознаменный, вдохновенный, мудрый,
приветствует прорабов перестройки,
и вся планета слушает его,
и тоже перестраиваться хочет,
и всюду замечаются подвижки,
и новое мышление растет,
и мышление новое, и дальше, .
все дальше, дальше! Ельцин дерзновенный,
знамена, кока - кола, твердый рубль!
И в магазинах разные колбасы!

Они сидят в обнимку на Арбате.
Они в обнимку тесную читают
"Детей Арбата". Светлая заря
встает над обновленною землею.
И Ленин жив. И сладок поцелуй
девичьих губ. И Ленин жив! И будут
колбасы в магазинах, а в сердцах
любовь и пламень молодости нашей!

Так и еще "Нивы сжаты, рощи голы, от воды туман и сырость..." и "Лес словно терем расписной, лиловый, золотой, багряный... " - было написано красной бегущей строкой на фронтоне районной управы - той самой, рядом с коей стояла раньше доска с портретами заслуженных людей района и профидем Ленина, который мой папа в разгар перестройки облил краской цвета человеческих испражнений... Осталось только "Проснись и пой!" увидеть в бегущей строке - и все, круг замкнется...
А в Москве между тем осень, октябрь уж наступил, уж роща отряхает последние листы с нагих своих ветвей, и в Ботаническом саду так щемяще красиво, что я сейчас это вам покажу:


Посмотреть на Яндекс.Фотках


Посмотреть на Яндекс.Фотках


Посмотреть на Яндекс.Фотках


Посмотреть на Яндекс.Фотках


Посмотреть на Яндекс.Фотках


Посмотреть на Яндекс.Фотках


Посмотреть на Яндекс.Фотках


Посмотреть на Яндекс.Фотках

И небанальный стих про осень, который не поместится на фронтоне управы в бегущей строке, не в формате он во всех смыслах, а мне памятен тем, что я некогда, лет 40 назад, нашла его в ярко-зеленой нетолстой книжечке типа "Родные поэты" - это стихотворение Баратынского, под невинным грифом "про природу" проникшее в ту совеццкую книжечку, природу советская власть не отменяла, она ее призывала любить, сама под шумок убивая, как и все живое, а я нашла стих и выучила, несмотря на длину - у меня была необычно хорошая память, и стих мне понравился, и меня хвалил мой любимый учитель за небанальный выбор и выразительное чтение...
Где это все? Вторая половина жизни - один сплошной вопрос: ГДЕ ЭТО ВСЁ? Учитель, школа, папа, Ленин... В отличие от строки на фронтоне управы, бегущая строка жизни не закольцована, блин, и бежит неведомо куда, и ничего не остается.

Е.А.Боратынский

Осень
редакция 1837 г.


Из сборника «Сумерки». • Опубликовано в «Современнике», 1837, т. V, № 1, стр. 279.

И вот Сентябрь! Замедля свой восход,
Сияньем хладным солнце блещет,
И луч его в зерцале зыбком вод
Неверным золотом трепещет.
Седая мгла виется вкруг холмов,
Росой затоплены равнины,
Желтеет сень кудрявая дубов,
И красен круглый лист осины;
Умолкли птиц живые голоса,
Безмолвен лес, безмолвны небеса!

И вот Сентябрь! И вечер года к нам
Подходит: на поля и горы
Уже мороз бросает по утрам
Свои сребристые узоры.
Подымется ненастливый Эол:
Пред ним помчится прах летучий,
Качаяся завоет роща, дол
Покроет лист ее падучий;
И набегут на небо облака,
И, потемнев, запенится река.

Прощай, прощай, сияние небес!
Прощай, прощай, краса природы!
Волшебного шептанья полный лес,
Златочешуйчатые воды!
Веселый сон минутных летних нег!
Вот эхо в рощах обнаженных
Секирою тревожит дровосек,
И скоро, снегом убеленных,
Своих холмов и рощей зимний вид
Свинцовый ток туманно отразит.

А между тем, досужий селянин
Плод годовых трудов сбирает:
Сметав в стога скошенный злак долин,
С серпом он в поле поспешает.
Гуляет серп; на сжатых бороздах
Снопы стоят в копнах блестящих
Иль тянутся вдоль жнивы на возах,
Под тяжкой ношею скрыпящих,
И хлебных скирд золотоверхий град
Подъемлется кругом крестьянских хат.

Дни сельского, святого торжества!
Овины весело дымятся,
И цеп стучит, и с шумом жернова
Ожившей мельницы крутятся.
Иди, зима! на строги дни себе
Припас оратай много блага;
Отрадное тепло в его избе,
Хлеб-соль и пенистая брага:
С семьей своей вкусит он без забот
Своих трудов благословенный плод.

А ты, когда вступаешь в осень дней,
Оратай жизненного поля,
И пред тобой во благостыне всей
Является земная доля;
Когда тебе житейские бразды,
Твой дольний подвиг награждая,
Готовятся подать свои плоды,
И спеет жатва дорогая,
И в зернах дум ее сбираешь ты,
Судеб людских достигнув полноты, —

Та так же ли, как земледел, богат?
Как он, и ты с надеждой сеял;
Как он, и ты о дальнем дне наград
Сны позлащенные лелеял.
Любуйся же, гордись восставшим им!
Считай свои приобретенья...
Увы! к мечтам, страстям, трудам мирским
Тобой скопленные презренья,
Язвительный, неотразимый стыд
Души твоей обманов и обид!

Твой день взошел, и для тебя ясна
Вся дерзость юных легковерий;
Изведана тобою глубина
Людских безумств и лицемерий.
Алкаемых неопытным тобой,
Сердечных нег вкусив отраву,
Ты, может быть, любовью мировой
Пылая, звал и ведал славу?
О, для тебя уже признаков нет,
Их разогнал неодолимый свет!

Кругом себя взор отрезвелый ты
С недоумением обводишь;
Где прежний мир? Где мир твоей мечты?
Где он? — ты ищешь, не находишь!
Ты, некогда всех увлечений друг,
Сочувствий пламенный искатель,
Блистательных туманов царь — и вдруг
Бесплодных дебрей созерцатель!
Один с тоской, которой смертный стон
Едва твоей гордыней задушён.

Но если бы негодованья крик,
Но если б вопль тоски великой
Из глубины сердечныя возник
Вполне торжественный и дикой:
Костями бы среди своих забав
Содроглась ветреная младость,
Играющий младенец, зарыдав,
Игрушку б выронил, и радость
Покинула б чело его навек!
И заживо б в нем умер человек!

Зови ж теперь на праздник честный мир,
Спеши, хозяин тароватый!
Проси, сажай гостей своих за пир
Затейливый, замысловатый.
Что лакомству пророчит он утех!
Каким разнообразьем брашен
Блистает он! Но вкус один во всех
И, как могила, людям страшен;
Садись один и тризну соверши
По радостям земным твоей души!

Какое же потом в груди твоей
Ни водворится озаренье;
Чем дум и чувств ни разрешится в ней
Последнее вихревращенье;
Пусть, в торжестве насмешливом своем,
Ум бесполезный сердца трепет
Угомонит, и поздних жалоб в нем
Удушит недостойный лепет,
И примешь в грудь, как лучший жизни клад,
Ты дар его, мертвящий душу хлад;

Иль отряхнув видения земли
Порывом скорби животворной,
Ее предел завидя невдали,
Вдруг умиленный, вдруг покорный,
Возмездий край благовестящим снам
Доверясь чувствам обновленным
И бытия мятежным голосам,
Всесильным гласом примиренным,
Внимающий в весельи и тиши
Лучам небес раскрывшейся души, —

Пред промыслом оправданным ты ниц
Падешь с признательным смиреньем,
С надеждою, не видящей границ,
И утоленным разуменьем:
Знай, внутренней своей вовеки ты
Не предашь земному звуку
И темных чад житейской суеты
Не посвятишь в свою науку:
Знай, дольняя иль горняя, она
Нам на земле не для земли дана.

Вот буйственно несется ураган,
И лес подъемлет говор шумный,
И пенится, и ходит океан,
И берег бьет волной безумной:
Так иногда толпы ленивый ум
Из усыпления выводит
Глас, дикий глас, вещатель общих дум,
И страстный отзыв в ней находит;
Но высшего понятия глагол
Дол носится, не отзываясь дол.

Пускай, приняв неправильный полет
И вспять стези не обретая,
Звезда небес в бездонный мрак падет;
Пусть загорится в них другая.
Не явствует земле ущерб одной,
Не поражает ухо мира
Далекого ее паденья вой,
Как в беспредельности эфира
Ее сестры новорожденный свет
И небесам восторженный привет.

Зима идет, и тощая земля
В широких лысинах бессилья,
И радостно блиставшие поля
Златыми класами обилья:
Со смертью жизнь, богатство с нищетой,
Все образы годины бывшей,
Сравняются под снежной пеленой,
Однообразно их покрывшей.
Перед тобой таков отныне свет;
Познай, тебе грядущей жатвы нет.


Конец 1836 — начало 1837

Вчера она ко мне пришла, и я вспомнила, чем она, ее стихи были для меня в юности - жизнью, самой жизнью, любовью самой и страстью, и мыслью, и чувством, камертоном чувства, силы его, всеохватности его... Поддержкой : значит, так можно, так было уже, и можно вот так об этом говорить - не щадя себя, раскрываясь, даруя и умирая... Можно быть такой!
И я вспомнила, листая ее книгу, несколько особенно любимых стихов - некоторые из них я даже пела, положила на свои пять аккордов и пела под гитару...
А одно, любимое тогда, стало правдой для меня только сейчас.

Вот я их приведу здесь. Почитайте.( Collapse )

Из цикла "Бессонница"
***
В огромном городе моем - ночь.
Из дома сонного иду - прочь
И люди думают: жена, дочь,-
А я запомнила одно: ночь.

Июльский ветер мне метет - путь,
И где-то музыка в окне - чуть.
Ах, нынче ветру до зари - дуть
Сквозь стенки тонкие груди - в грудь.

Есть черный тополь, и в окне - свет,
И звон на башне, и в руке - цвет,
И шаг вот этот - никому - вслед,
И тень вот эта, а меня - нет.

Огни - как нити золотых бус,
Ночного листика во рту - вкус.
Освободите от дневных уз,
Друзья, поймите, что я вам - снюсь.
1916

***
Я тебя отвоюю у всех земель, у всех небес,
Оттого что лес - моя колыбель, и могила - лес,
Оттого что я на земле стою - лишь одной ногой,
Оттого что я о тебе спою - как никто другой.

Я тебя отвоюю у всех времен, у всех ночей,
У всех золотых знамен, у всех мечей,
Я ключи закину и псов прогоню с крыльца -
Оттого что в земной ночи я вернее пса.

Я тебя отвоюю у всех других - у той, одной,
Ты не будешь ничей жених, я - ничьей женой,
И в последнем споре возьму тебя - замолчи!-
У того, с которым Иаков стоял в ночи.

Но пока тебе не скрещу на груди персты -
О проклятие!- у тебя остаешься - ты:
Два крыла твои, нацеленные в эфир,-
Оттого, что мир - твоя колыбель, и могила - мир!
1916

***

В лоб целовать — заботу стереть.
В лоб целую.

В глаза целовать — бессонницу снять.
В глаза целую.

В губы целовать — водой напоить.
В губы целую.

В лоб целовать — память стереть.
В лоб целую.


5 июня 1917

***
Кавалер де Грие, напрасно
Вы мечтаете о прекрасной,
Самовластной, в себе не властной,
Сладострастной своей Манон...
Вереницею вольной, томной
Мы выходим из ваших комнат.
Дольше вечера нас не помнят.
Покоритесь - таков закон.

Мы приходим из ночи вьюжной,
Нам от вас ничего не нужно,
Кроме ужина и жемчужин,
Да, быть может, ещё - души...
Долг и честь, кавалер, - условность,
Дай вам Бог целый полк любовниц.
Изъявляя при сём готовность...
- Страстно любящая вас - М...
31 декабря 1917

Из цикла "Ученик"
По холмам - круглым и смуглым,
Под лучом - сильным и пыльным,
Сапожком - робким и кротким -
За плащом - рдяным и рваным.

По пескам - жадным и ржавым,
Под лучом - жгучим и пьющим,
Сапожком - робким и кротким -
За плащом - следом и следом.

По волнам - лютым и вздутым,
Под лучом - гневным и древним,
Сапожком - робким и кротким -
За плащом - лгущим и лгущим.

1921

Из цикла "Хвала Афродите"

Тщетно, в ветвях заповедных кроясь,
Нежная стая твоя гремит.
Сластолюбивый роняю пояс,
Многолюбивый роняю мирт.

Тяжкоразящей стрелой тупою
Освободил меня твой же сын.
— Так о престол моего покоя,
Пеннорожденная, пеной сгинь!

18 октября 1921

***
Знакомец! Откелева в наши страны?
Которого ветра клясть?
Знакомец! С тобою в любовь не встану:
Твоя вороная масть.

Покамест костру вороному пыхать,
Красавице - искра в глаз!
Знакомец! Твоя дорогая прихоть -
А мой дорогой отказ.
1922

Из цикла "Провода"
***
В час, когда мой милый брат
Миновал последний вяз
(Взмахов, выстроенных в ряд),
Были слезы - больше глаз.

В час, когда мой милый друг
Огибал последний мыс
(Вздохов мысленных: вернись!),
Были взмахи - больше рук.

Точно руки - вслед - от плеч!
Точно губы вслед - заклясть!
Звуки растеряла речь,
Пальцы растеряла пясть.

В час, когда мой милый гость...
- Господи, взгляни на нас! -
Были слезы больше глаз
Человеческих и звезд
Атлантических...
1923
***
Ты, меня любивший фальшью
Истины — и правдой лжи,
Ты, меня любивший — дальше
Некуда! — За рубежи!

Ты, меня любивший дольше
Времени. — Десницы взмах!
Ты меня не любишь больше:
Истина в пяти словах.

12 декабря 1923

***
Дней сползающие слизни,
...Строк поденная швея...
Что до собственной мне жизни?
Не моя, раз не твоя.

И до бед мне мало дела
Собственных... — Еда? Спанье?
Что до смертного мне тела?
Не мое, раз не твое.

Январь 1925

( Collapse )

Перевожу путеводитель по Турции. К стыду своему, историю знаю плохо, кто и почему с кем воевал и воюет - для меня тайна за семью печатями; до сих пор не понимаю, кто, что и с кем делил и вроде продолжает делить в злополучной Сербии-Югославии...
Вот, однако, отрывок, переведенный мною сегодня:

В конце 1914 – начале 1915 года вследствие подстрекательства неопытного Уинстона Черчилля, только что вступившего в должность Первого лорда Адмиралтейства, британцы и французы предприняли несколько попыток форсировать Дарданеллы и напасть на Константинополь с моря; однако флот союзников потерпел большие потери от турецких подводных мин и отступил. Позже, 25 апреля 1915 года, союзники высадились на рассвете на полуострове Галлиполи, дабы захватить земли, завоеванные Оттоманской армией. Генерал Лиман фон Сандерс, немецкий командующий турецкой армией, поручил руководство локальной операцией молодому блестящему и беспощадному турецкому офицеру Мустафе Кемалю (будущему Ататюрку). «Я не приказываю вам победить, я приказываю умереть», – сказал он своим плохо вооруженным солдатам. И они гибли сотнями в первые дни кампании, преграждая захватчикам путь вглубь материка и выигрывая время для формирования и прибытия подкреплений. Около 46 000 солдат союзников и 86 000 турок погибли, и сотни тысяч были ранены с обеих сторон, прежде чем союзники отступили, признав поражение, в конце 1915 года.

«Для нас нет разницы между Джонни и Махметами, здесь они лежат бок о бок, в нашей земле… Вы, матери, пославшие своих сыновей из дальних стран, утрите слезы; ваши сыновья остались в наших сердцах и покоятся в мире. Они отдали свои жизни на этой земле и стали нашими сыновьями».
Из речи Ататюрка на могиле павших в Галлиполи

Вы поняли, да? Этот человек охарактеризован как ruthless - безжалостный, беспощадный. Именно поэтому, скорее всего, послан был для осуществления этой миссии - убивать тысячи, своих и чужих, без сомнений. И убивал, и мостил трупами... И оттуда началась его слава.
А потом он строил заново страну. И вот нашел ТАКИЕ слова, чтобы сказать на могиле павших.
А у нас сносят и оскверняют памятники "не тем" солдатам, сражавшимся за что-то "не то", по чьему-то мнению. И на государственном уровне никто не может сказать этого: ваши сыновья остались в наших сердцах и покоятся в мире.
Пока такой человек не придет к власти, ничего не будет в этой стране.

Читаю сижу стихи. ( Collapse )

Сергей Куллэ

Все вечные снега
прейдут,
как временная дурь.
Метели угомонятся,
как дети.
И мы с тобою
встретимся в саду.
В том солнечном саду,
где зеленеет травка.

Владимир
Уфлянд:

Песнь о моем друге

Цветенья дым струится над Отчизною. Отцы и братья трудятся в полях. А я стою. А мне навстречу издали мой друг идет по лесу на бровях.
То соловьем поет он, то синицею. В его душе творится благодать. Того гляди возьмут его в милицию, и десять дней его нам не видать.
Он одет, как турист зарубежный. (Их немало в лесах появилось.)
Боже! Чем я, ничтожный и грешный, заслужил от Тебя эту милость?
Порой мой друг невольно оступается, знакомых троп не видит второпях.
Стада мычат, природа просыпается. Мой друг идет по лесу на бровях.
Кто следит, чтоб он в овраге по пути не ночевал?
— О, стоит над душой его Ангел, в женском облике мой идеал.
Друг в добром здравье — нет прекрасней зрелища. Нет чувств превыше дружбы и любви. Нет хуже зла, чем вечное безденежье, хоть и добра не купишь на рубли.
Я становлюсь готов к любому подвигу, желаю страстно жизнь отдать в боях, когда ко мне с женой своею под руку мой лучший друг шагает на бровях: то ногами рисует круги, то за пазуху руку засунет. Знать, гостинец несет на груди в запечатанном круглом сосуде.
Получка жжет карман ему и премия. А вкус закуски, как всегда, претит.

И Небеса услышат наше пение. И Бог на нас вниманье обратит. Он скажет нам:
— Спокойнее, родимые. Я вас и так, сирот моих, люблю. Берите всё с собой необходимое и отправляйтесь отдохнуть в Раю.
Вскрикнут матери, жены и тетки. Их на время охватит тоска.
Выдаст нам Господь путевки и оформит отпуска.

Тишь. Теплынь. Пахнет луком поджаренным. Это — Рай в представленье моем. Встретив Кеннеди с Гагариным, слезами обольем.
Чу, лягушки кричат в водоеме. Мыши топчут колхозный посев. Значит, Рай — где-то в нашем районе. Слышу с детства знакомый напев:

О, Русь-страна! Кресты. Костры. Строительства.
Посередине Кремль святой стоит.
А в нем живет Советское Правительство,
Нас одевает, кормит и поит.

От Кремля исходит свечение.
Днем и ночью сияет рубин.
И глядят в немом восхищении
Чех с китайцем, мадьяр и румын.

Мудрость КПСС безгранична,
Не допустит она, чтоб вторично
Черный демон с горы Кавказской
Поселился на башне Спасской.

Ты прав, певец!
Ушли в преданья бедствия. Недаром рай теперь — в родных краях.

Пусть в каждый дом с поклоном в знак приветствия ваш друг войдет однажды на бровях.

1968

Владлен Гаврильчик
Из цикла "Спецстихи"

В праздник наш революцьонный
Все гуляют вдоль Невы.
В общем дружном хороводе
И конторские на взводе,
И фабричные кривы.

На трудящихся со стенки,
Ручкой делая привет
И лукаво улыбаясь,
Смотрит дяденьки портрет.

Флаги алые трепещут
На Балтийском на ветру.
Все народы видят нашу
Славу, Мощь и Красоту.

В праздник наш революцьонный
Все ликуют, все поют...
Домового ли хоронят,
Ведьму ль замуж выдают.

10 февраля 1982

Остальное - здесь, кому интересно
http://www.rvb.ru/np/publication/sapgir4.htm#64

Оригинал взят у gmichailov в Блогерский поход в театр "Практика"

Оригинал взят у balago306 в хороший баянчег

Originally posted by martishonok at На память

Из воспоминаний Льва Жемчужникова:

"Однажды император Николай Павлович приехал к нам в корпус (кадетский - ИЛ) (что бывало нередко) и вошел в спальню, где мы были выстроены при своих кроватях и с ним по форме поздоровались, прокричав: "Здравия желаем, ваше императорское величество!" Он сказал: "Поздравьте меня, я - дедушка, и нет надобности дедушке этого носить". При этом он снял с головы своей накладку, подбросил ее ногой и с этого дня накладки не носил".

"В летнее время нас водили классные дамы в Царскосельский дворцовый сад, и довольно часто некоторых кадет отправляли во дворец для игры с детьми государя; брата моего Владимира посылали постоянно, а меня никогда. Но случалось, что гуляющие команды зазывались государем, и тут уже были не отобранные, а кто случится; мы бегали и играли без всякого стеснения; лазали по гимнастическим лестницам и шестам, прыгали по натянутой под гимнастикой сетке и катались с деревянной горки, устроенной в одной из комнат дворца. Государь играл с нами; в расстегнутом сюртуке ложился он на горку, и мы тащили его вниз или садились на него, плотно друг около друга; и он встряхивал нас, как мух".